К восьмидесятилетию эстонского поэта
Слово становится поэзией только тогда, когда оно исполнено внутренним звучанием. Только переживание зачатое в этом трепете перерождается в живой символ. Только поэтическое выражение, из этой вибрации исходящее, возвышается и перевоплощается в стиль.
При этом техника и формосоздание могут иметь две совсем разные функции. Техник (регулятор поверхности и пространства словесной материи) — составляет, формосоздатель же созидает (строит). Техник может быть необыкновенным шлифовальщиком сырого словесного материала и тогда его стихи — подобно многим стихам Валерия Брюсова или Георгия Шенгели — хорошие примеры чисто научного подхода к поэтике. Он может быть также утонченным и искусным мыслителем и тогда его творчество представляет собой философию в стихотворной форме.
Поэт настроенный аскетически и мыслящий методично, может достигнуть многого, очень многого. Но иногда он становится похожим на скрипача, который упражнялся ежедневно по десять часов в течение сорока лет и достиг необыкновенной виртуозности, но которому не доставало таинственного, недостижимого даже при самых отчаянных упражнениях, энтузиазме и сноровке — качества, которое превращает игру на скрипке в музыку — ему не доставало тона, поющего музыкального звука. Или он может стать тем трагическим органистом, который мог продемонстрировать самые блестящие пассажи, но в органных мехах которого отсутствовал ветер. Этот тон, именно это веяние не могли «симулировать» даже такие тонкие ювелиры поэтического слова как Николай Гумилев и Стефан Георге. Это неземное дуновение, этот субъективный трепет сверхличного бытия, этот Lumen Gratiae* даётся стихотворцу Богом. Но стихотворец должен помнить, что самое наличие этого внутреннего сияния не делает его ещё великим (поэтом. «Гений, это не исходная точка, это — предельный конечный результат творчества», говорит Поль Валери. Таким как раз и является путь эстонского поэта Марии Ундэр — носительницы какого-то первозданного звучания слов и большого самобытного художника.
* Lumen Gratiae — лат. свет милости; термин, описывающий познание Бога через опыт божественной милости. Прим. публикатора.
Мария Ундэр, как и Борис Пастернак, борец за живое слово. И хотя ее творчество точно также охватывает самые разнообразные области, она, как и он, поэт отнюдь не интернациональный, а над-индивидуалистический (этим термином я хочу обозначить такого рода углубление личных переживаний, когда они перестают быть личными и становятся общечеловеческими). В этом смысле творчество Марии Ундэр — самое вдохновляющее явление в эстонской литературе. И в то же время, она несомненно один из самых выдающихся поэтов 20-го века вообще: в международной печати ее не раз сравнивали с Ахматовой, Рильке и Иэтсом.
В 1937 году исполнительный комитет Международного П.Э.Н. Клуба избрал Марию Ундэр своим почётным членом (описок таких членов весьма ограничен и включает только такие имена как например: Мэтерлинк, Томас Манн, Валери). Многие из стихов Марии Ундэр появились в переводах на иностранные языки, многие еще ждут достойного поэтического воспроизведения, которое бы сделало их доступными международному читателю. Ведь стихи великого поэта могут быть переведены только поэтом такого-же масштаба или исключительно даровитым мастером-переводчиком. Лучшие переводы стихов Марии Ундэр на английский и немецкий языки, исполнены эстонским литературоведом Антсом Орасом, профессором английской литературы во флоридском университете. К сожалению, переводы эти разбросаны в журналах и антологиях. На русском языке, Игорь Северянин, сохранив жизненность оригиналов, передал основные качества поэзии Ундэр — т. е. свежесть и непосредственность её полного динамики поэтического языка. Жаль, что Северянин перевёл только ранние стихи Ундэр (Предцветенье, Нарва, 1936). Меньше удовлетворяют английские переводы покойного проф. Вильяма К. Матьюся*. Гораздо лучше немецкий сборник избранных сочинений Марии Ундэр под редакцией поэта Германа Стока**. Помимо многих произведений Марии Ундэр, переведённых на французский, финский, чешский, латышский, литовский и другие языки, отдельным томом вышел сборник ее стихотворений на эсперанто в переводе Хильды Дрейзер и русский перевод Юрия Шумакова. А этой весной в Стокгольме было опубликовано шведское издание стихов Марии Ундэр с предисловием известного шведского поэта Иоханнеса Эдфельда.
* Child of Man. Дитя человека. Избранное Марии Ундэр, Лондон, Бореас, 1955.
* * Stimme aus dem Schatten. Голос из тени, Фрейбург, Хердер Ферлаг, 1949.
Даже русские мало знают о родине Марии Ундэр — Эстонии, которая выступила на мировую арену, как независимое государство, только в 1918 году, после ожесточенной борьбы с большевиками. Осенью 1944 года, Эстония вторично подпала под советскую власть, и с тех пор Мария Ундэр — эмигрантка в Швеции.
Согласно старинным хроникам и преданиям, эстонцы первоначально были диким народом, даже пиратами, и их опасались все плававшие в Балтийском море. Но истории они скорее известны как смелые воины и как миро- и трудолюбивый народ земледельцев и рыбаков. В начале 13 столетия, после долгих и тяжёлых боев эстонцы были покорены немецким орденом меченосцев и находились в чуждом подчинении у немцев, шведов и русских в течение шести столетий. Реформация принесла с собой новые либеральные идеи и поощрение литературной деятельности на эстонском языке. С тех пор язык непрестанно развивается. Своим ростом, очищением и обновлением в 20-ом столетии эстонский язык в первую очередь обязан трудам крупного эстонского языковеда, одарённого поэтическим прозрением Иоханнеса Аавика (род. 1880), эмигрировавшего в Швецию. Иоханнес Аавик создал свыше 5.000 новых эстонских слов, основываясь при этом на сходстве эстонского и финского языков. Недаром Аавик был назван и считается Мартином Лютером эстонского языка. Эстонский язык принадлежит к группе угро-финских, семье урало-алтайских языков, но он отличается большей сжатостью, чем напр. финский. Ударение всегда падает на первый слог. Особенно богат эстонский язык гласными. Игорь Северянин сказал: «Исключительно гибкий и мелодичный, эстонский язык несомненно один из самых красивых».
У эстонцев всегда было большое влечение к поэзии. На всех празднествах, и сборищах принято было импровизировать песни, чаще всего в минорном ключе, нередко пользуясь всего пятью нотами. Обыкновенно женщины за работой, будь это дома, в лесу, за пряжей или в поле пели сочинённые тут же и слова к своим песням. Так продолжается, до известной степени, и по сей день. Эпос «Калевипоэг» (Сын Калева), записанный в окончательном виде в середине 19 века, состоит из 20 песен: более 19.000 стансов в четырехстопном хорее, без рифмы, но изобилующих мелодическими ассонансами, аллитерациями и большой оригинальностью метафор. Певец Калевипоэга не только пророк, но и эстет, заботящийся о внешней красоте своих сказаний:
Подбирать слова я стану,
прясть серебряную нитку
да сучить златую пряжу
на пол медные пуская
в звонкий танец веретена!
Перевод Вл. Державина
Эстонская литература и искусство, исходящие из национальной традиции, развивались главным образом под влиянием Запада. Эстонское Литературное Общество было основано в 1872 году. Первый председатель общества, Якоб Хурт (1839-1907), собрал большое количество народных песен, сказок и загадок, часть которых впоследствии он опубликовал.
Самыми выдающимися представителями эстонской поэзии в 19 веке были Кристиан Яак Петерсон (1801-1882) и Лидия Койдула (1843-1886). Первый из них, лирик-визионер, умел на еще не развитом эстонском языке выразить даже самые неуловимые настроения и драматические переживания. Но настоящий расцвет эстонской поэзии надо отнести к самому началу 20-го столетия. Первым внесшим несомненную новизну был самоучка, большой поэт, Юхан Лиив (1864-1913). Его трагическая лирика является воплощением богатства идей, стилистических фигур и пророческих патриотических видений. В 1905 году, группа молодых радикальных поэтов объединилась в движение, под названием «Молодая Эстония». Густав Суйте (1883-1956), основоположник этого движения, был в нем самой сильной личностью. Благодаря большой внутренней энергии своих стихов и их идейности, он стал вождём и духовным учителем своего поколения***.
*** См. Flame on the wind. Пламя на ветру — Избранное из поэзии Густава Суйтса. Составил и перевел с эстонского на английский В. К. Матьюс, Лондон, Бореас, 1953.
С Марии Ундэр (род. 27-го марта 1883 года в Таллине) началось Возрождение эстонской поэзии в более широком масштабе. В литературу она вошла 34-х лет, хотя и до этого были ею написаны два тома стихов. Мария Ундэр быстро освободилась от внешних влияний; с врождённой уверенностью в своих силах, она нашла, по словам проф. Ораса, присущую именно ей «форму тревожности», которая лучше всего передаёт её переживания, исходящие из сильных душевных волнений и творческой вдохновенности. Благотворное влияние на поэзию Марии Ундэр имела её тесная связь с литературным обществом Сиуру (имя мифической птицы), основанным в 1917 году, которое внесло в эстонскую литературу новую, частично экспрессионистическую форму, и новое содержание, носящее динамический и даже революционный характер. Особенно же её поощрял в её творческой работе поэт Артур Адсон (род. 1889) впоследствии ставший её мужем, который сам пишет на интимно-мелодическом южно-эстонском диалекте. В 1917 году Мария Ундэр издала свою первую книгу «Сонеты», которая получила широкую известность. В этом первом сборнике стихов, как и в других последующих (Предцветенье и Синий Парус) Мария Ундэр сумела перевоплотить мир чувства в образы полные красок и света. В этих стихах отражены главным образом ее любовные переживания. Любовь и с нею связанные душевные волнения, колебания, преображения, страсть — вот её главная тема. Она старается передать различные оттенки чувств и выразить их разнообразными тропами; она прибегает к оригинальным и смелым метонимиям и аллегориям, пользуясь орнаментальным стихом. Зачастую ей удаётся выразить всю сложную эмоциональную жизнь женщины в нескольких ямбических строках. Путь страсти ею разработан, как пережитое, но её романтические любовные стремления часто выражены простым непосредственным языком и всегда сопровождены живым восприятием природы. В этот период, в котором детали сливаются с контурами и краски насыщены музыкой, она принадлежит своим творчеством к импрессионистам, но отличается от них полной свободой от какой-либо стилистической догматичности.
После этой подготовительной фазы, в которой молодая поэтесса как будто находит самое себя — наступает вторая, в которой она достигает постепенно ещё более ярко выраженной индивидуальности. Эта вторая стадия (1919-1927) начинается томом стихов «Открытая рана», за которым следуют сборники «Наследие» и «Радость о прекрасном дне». От нежных тонов Мария Ундэр переходит к более сильным, но не в ущерб прежнему их сиянию; все сильнее развивается стремление к выразительности, к «имажинизму». Её поэзия становится экспрессионистической и в то же время она ищет соответствия между современным и традиционным. Наступает постепенное удаление от личных, чувственных и восторженных душевных волнений, отражающихся в некоторых её ранних стихах, и их место начинает занимать некоторая осознанность вещей — объективность. Она начинает вводить в свои стихи тему большого города и городской жизни, причём выражает она её непосредственно и убедительно, изображая ужасы с изумительной точностью. Это все, конечно, можно бы было рассматривать, как попытку возврата к натурализму. Некоторые стихи действительно как бы показывают желание автора дать, если не натуралистическую, то во всяком случае резко реалистическую формулировку, если бы не своеобразие формы, соответствующее особому складу души поэтессы и если бы несмотря на всю проницательную наблюдательность — её главной целью не было проникновение за пределы мира чувств. Таким образом это были лишь последние очевидные проявления её склонности к барокко, с которым она втайне начала бороться. По существу некоторые характерные черты барокко, беспокойно-динамическая сила слова и повышенная образность присущи многим периодам творчества Ундэр.
Уже в сборнике «Радость о прекрасном дне» — искусный и в своей интеллектуальности убедительный стиль, с сравнениями и неожиданными оборотами речи, начинает уклоняться к метафизическому познанию. И тут наступает созерцательный период творчества Марии Ундэр, который длится до наших дней. Несмотря на романтическую дикцию, её творчество принимает более классическую форму благодаря чистоте и точности выражения. И тема и композиция приобретают все большую законченность.
За «Радостью о прекрасном дне» следуют сборники «Голос из тени» (1927), «Затмение счастья» (1929), «Под открытым небом» (1930), «Камень с сердца» (1935) и «Горестными губами» (1942). Стихи этих сборников большею частью мрачные, показывают, что автору знакома и тёмная сторона жизни. Многие из её предчувствий и сомнений, для разрешения которых Мария Ундэр применила всю глубину своего интеллекта и чувства — теперь звучат в её поэзии как своего рода пророчество. Трепетное волнение, которым преисполнено её бытие и полнота её личной жизни отступают на задний план. Мария Ундэр стала одинока; она больше не считает себя наследницей жизненных богатств, а принимает жизнь потрясённая изобилием даров земных, и настолько вживается в разные явления жизни, что порой теряет в них собственное я. Столкновение со смертью пробуждает в Марии Ундэр обострение поэтического чутья. Смерть даёт ей то, чего не смогла дать жизнь: познание полного и конечного переживания. Многие из стихов Марии Ундэр отражают художественные переживания даже если они и выражены самыми обыкновенными словами. Полностью владеющая лексикой, Мария Ундэр проникает глубоко в суть вещей, чтобы передать эту тайну слову. Она добирается до самой ее сердцевины, старается из внутреннего образа создать внешне понятный. С возрастом растёт сила её мышления — Мария Ундэр «победила» мир, т. к. полностью себе отдаёт отчёт в его метафизических и религиозных запросах.
Помимо чисто созерцательных стихов Марии Ундэр, есть у неё и баллады и легенды. В них Ундэр, как впрочем и другие великие скандинавские и балтийские люди искусства (напр.Сибелиус, Мунк, Кр. Рауд и отчасти Галлен-Каллела), предстает перед читателем, как исключительное явление эстонской поэзии, особенно там, где при помощи символики ц четких портретов она запечатлела природу своей родины и духовный облик северян. В балладах и легендах, в отличие от своего обычного богатства форм, Мария Ундэр прибегает к привычному стилю народных песен, к их коротким, лёгким для пения четверостишиям. Эти произведения, больше чем другие, отражают непосредственность живого и полного свежести полёта воображения и органическую связь его с эстонской народной мифологией. Её баллада о смерти ребёнка («Вознесение») пронизана очарованием и трогательной простотой, которые всегда покоряли и, вероятно, всегда будут покорять эстонского читателя.
Общее развитие Марии Ундэр является эволюцией и ростом от сенсуально-эмпирической поэзии к поэзии метафизического порядка. Глубоко потрясённая духовным миром, она опубликовала в 1935 году сборник «Камень с сердца», б. м. свою самую совершенную книгу стихов. Она продолжала писать в том же стиле в сборниках «Горестными губами» (1942) и «Искры в пепле» (1954). Недавно изданная новая её книга с символическим названием «На грани» (1963) является крайним проявлением её метафизического и метафорического мышления.
Творчество Марии Ундэр весьма многосторонне: ее патриотическая лирика полна стремительной движущей силы. В 1940 году, когда большевики заняли Эстонию, для Марии Ундэр представились три возможности. Она могла полностью отказаться от своей социальной философии, могла писать (в виде скрытого протеста) герметические стихи, символизирующие жестокости и зверства советских оккупационных властей или же героически высказать своё мнение. Она выбрала последнее и дала реальный образ всемирного ужаса, говоря фактически об опустошении её любимой Эстонии. Мария Ундэр не упоминает в стихах своей нации и не называет страны по имени, что придаёт ещё большую силу печали и гордости, которые она горестно воспевает в этих риторических, но совершенно убедительных, «металлических» стихах, которые многими декламируются, как новый национальный гимн. (См. перевод Лидии Алексеевой стихотворения «Мы ждём»).
Невозможно упомянуть о всех многочисленных и превосходных переводах, сделанных Марией Ундэр. Легкость, с какой она передаёт иноязычные стихи поразительна, как и проникновенное приспособление её переводческого дара. Прежде всего её привлекают поэты близкие ей по духу — Гёте — поклонницей которого она является с детства, потом Лермонтов — как видим, два знаменательных полюса в поэзии; Ибсен с его стремлением за пределы реализма и Бодлэр — одинокий знаток человеческой души. Мария Ундэр также переводила Рильке, Гофмансталя, Стефана Георге — этих новаторов поэтического языка и многих других. Из русских поэтов последних двух десятилетий она переводила Пастернака, Кленовского и Лидию Алексееву.
Очень важная черта характера Марии Ундэр это человечность её жизненной философии. В этой статье уже были указаны некоторые её свойства как мыслителя. Но обезбоженный мир эмпирического мышления не даёт Марии Ундэр ответа на вопрос о смысле нашего существования. Она признает внутренний опыт, внутреннее озарение мысли. Её волнует духовное столкновение и с жизнеутверждающей силой и с отдельной личностью. Именно поэтому её поэзия и соответствует духу современного человека — но это не вымученная и не надуманная поэзия. Двойственность чувства и мысли для Марии Ундэр вовсе не означает раздвоения, а скорее сливается в её творчестве в каком-то высшем единстве, приобретая особое сияние, в глубине которого лежит вся сила подлинного внутреннего видения.
Благодаря созерцательному направлению своего мышления, обострённо живым эмоциональным реакциям на воспринимаемое, Мария Ундэр достигла в своём творчестве настоящих высот и является единственным поэтом в своём роде. Главное значение её поэзии не в её чувственной, формальной или колоритной привлекательности, а в её духовном содержании, глубине ума и человечной проницательности, что проходит через все её стихи. С ранней молодости глубоко проникнутая внутренней верой, Мария Ундэр нашла для себя всеисчерпывающий смысл жизни. «Страдать и не петь, это грустный удел. Петь и не страдать, для этого и существует горло», говорит Сэнт-Бэв. Для Марии Ундэр, страдание это и есть пение. Поразительна та жизненная сила, с которой она говорит о скорбном — преображая тяжкое и трагическое в свет и звук.