1890 г.
Менуэт Моцарта
M-lle Marie Chaselle.
Вам нравился Моцарта менуэт.
Как кружевной златист его ажур,
Где в каждом pas ткал грацию амур!
Так требовал, конечно, этикет.
Версальский двор… Marie Antoinette…
Я вашим эльфам верный трубадур,
И песнь творю: в ажуре амбразур
Лион цветёт — изваянный сонет .. .
Вы грезите. Вот Ницца. Карнавал…
Кипенье жизни, как огни ракет, —
В стране, где раньше варвар пребывал .
Там лодка влажный оставляет след,
И парус исчезает, — вдруг пропал
Белеющий в тумане силуэт.
Nocturne
Регине.
Касались пальчики клавиатуры,
Как бабочки, нежней, чем анемоны,
И медленно выманивали тоны,
Яснили душу мне, где чувства хмуры.
Тёмнолиловых маков, что понуры
От осени, люстр отраженных звоны,
Цвета и блеск приял я без препоны,
Как могут восприять лишь трубадуры.
Я слушал, весь в печали, весь в экстазе,
Как бусы в звукоцепи ты низала.
К стеклу окна я лоб прижал. Фантазий
Исполненный, не видел, как срывала
Рука поникнувшие астры в вазе.
Ты стройным силуэтом восторгала.
Nocturne
Роз ледяных на окнах арабески,
Все в свете искр и огненные сине.
Ночных теней на пальмах переплески,
И в нервах — демон из горящих линий///
Co дна души подъемлются печали —
Со смерти островов ночные птицы.
Обледенело мавзолеи встали,
И снег в мечты о прожитом клубится.
Как пусто там… Нет ни одной берёзы.
Немая ночь, и ветер шлёт угрозы,
И солнце не кровавит медь ворот.
Коралловыми грезил я устами,
Мирами сказок, синими глазами
Когда-то… Ныне — душу сплин гнетёт…
(«Вести Дня», Ревель.)
Тень гамлета
I.
Любуясь стилем облаковых зданий,
В бессоньи вижу замок в позднем свете,
В час рыбаков, несущих в море сети,
Когда блуждает тень, — не принц ли даний?
Исполнен бледный профиль твой заданий…
Ты мне знаком. Кто я — нет слов в ответе.
Анализ душу и мою отметил,
И пилит мне мозги рефлекс страданий.
И я, как ты, о принц, безвольем болен,
И у меня в былом лишь угрызенья,
Советов неименьем недоволен.
Трагическая цель — мои стремленья,
Где одинокой жизни смысл онолен.
В душе, при виде стали, дрожь волненья…
Тень гамлета
II.
Вот тени две, два бледных силуэта,
Что от пронзильных ветров жизни стынут.
О, ведь людьми жестокими отринут
Офелий лик от бедного Гамлета.
В подоле нет цветов лиловых: где-то
Они увяли. Кем круг бус раскинут?
Пук из венка соломы ветром вынут.
Рукам девичьим не скреплять букета.
Пусть мох окутал выблекший гранит,
И нити в щелях стен паук хранит, —
Есть чувства, невместимые в могилы,
Есть души, не теряющие силы
Искать друг друга. В муке и в тоске
Рука их льнёт к, невидимой руке.
Легенда
Божественный Отрок по свету
Проходит. В глазах Его — лето.
Он ходит, весну оживляя.
Роса на цветах ледяная.
Он ходит и поздно, и рано,
Святя молодые поляны,
Цветы по лугам рассыпает,
По шерсти ягненка ласкает.
И птиц освящает Он в гнёздах,
И пахаря солнечный роздых,
И землю, и струйки, и ёлку,
И мёд находящую пчёлку.
Божественный Отрок по свету
Все ходит. Погода — как лето.
Когда же встречает детей Он,
Ребёнок Христом облелеян…
(«Вести Дня», Ревель.)
Настроенье
Море западно-лучисто.
Горизонт фиолев мглисто.
Сер дрожащий моря гребень,
И закат померкнул в небе.
Вдалеке растаял парус,
Бело-пенный вышив гарус.
Ах, куда бы взор ни бросить,
Лишь песок да моря проседь.
Городские впечатленья
Шумы, гамы — в отдаленья.
Силуэт эпохи прежней
Вижу я все безнадежней.
Пусть печаль сумел постичь я,
В лике маска безразличья.
Небо, звезды, ночь и море.
За волной волна в проворе.
(«Время», Берлин.)
Krati loomine
Видь над лесом краснеющую луну —
Гигантский накровленный глаз,
Тот мир, что погас.
Видь над лесом краснеющую луну.
Воет пёс на скрещеньи дорог: у-гу…
Трёхкратный послышался свист.
Луч лунный аль-пылью повис.
Воет пёс на скрещеньи дорог: у-гу…
В деревóвой тени кость взывает: о-у…
Трёхкратно звучит слово-мрак.
Три капли: кровь-мак.
В деревóвой тени кость взывает: о-у…
Петух на деревне: ку-ка-ре-ку…
Ветер в листве шелестел.
Затучить луну хотел.
Петухи на деревне: ку-ка-ре-ку…
Krat/t, <i – эст. домовóй-обогатúтель, перен. вор;
примерный перевод «Сотворение домового».
В зимний вечер
Извне снежеет и метёт.
Как будто в саване земля.
Сон не идёт. Сон не идёт.
Огня в очаг! В очаг огня!
Огонь всё съест, испепелит.
В огне трещащие дрова.
Огнеручей в груди кипит
И деет. боль. Все — трын-трава!
Длинна, скучна ты, ночь зимы.
Сон не идёт. Сон не идёт.
Как вечность — время. Лишь из тьмы,
Как из мешка, снежинок лёт.
Эстийская пастораль
Льётся из серых туч дождь беспрестанно.
В олове осени небо туманно.
Ветер свистит, разрывающий тучи.
Стадо в полях сентябреющих в куче.
Бедный пастух притаился под сеном.
Холод и дрожь пробегают по венам.
Стадо понуро блуждает у парка.
Хвост свой уныло поджала овчарка.
Нужно стога караулить усердно.
Голос хозяина жестокосердно:
«Палкой ему разодрать бы заплату, —
Сено едят, а ему ещё плату!»
Вечер скорей бы! Скорей на палати, —
Высушить там и портянки, и платье,
Сесть бы остатки согретой похлёбки,
Сплесть бы хороший кусочек верёвки.
Так скоротал бы я вечер… Хозяин
Рано работника сон прогоняет:
«Эй, молотить», говорит непоседа:
«Как бы уж нам не отстать от соседа!»
Сам встать не хочешь — хотят зато люди:
Пса с пастухом может всякий принудить…
Нет тебе отдыха. Помни заботу:
Засветло нужно закончить работу.
Не пережёван во рту ещё хлебец,
Надо спешить, — ведь, хозяйка у дверец:
«Юный пастух утомляться не смеет»…
Так он живёт, когда лес осенеет.
Осень идёт
Ржавчину сыпля и золото алое,
Инеем кутая землю увялую,
Осень идёт.
Осень идёт через стально-холодную
Воду, сквозь солнца дорогу безплодную
Осень идёт.
И через жолтую ниву огромную,
Песню пастушью, щетину соломную
Осень идёт.
(«Посл. Известия», Ревель.)
Орлята
Вот орлята,
Туч палаты
Бросив на скале высокой,
Там, за тучей черноокой,
Чрез моря и чрез заливы,
Бури, град, ветров извивы,
Устремились в молний страны,
Орлий глаз остря свой рьяный.
О, орлята!
Гнездья вата
Не удержит птиц свободных,
Гнезда не дадут им отдых, —
Сталь, огонь, гроза и ливни,
Змеи молний — им интимней.
Не для вольных тесный гнёт:
Их стихия — бури лёт!
Сетованье
Я запер крепко
Души своей врата
От любопытных взоров.
Покинул улицы, где шум и суета,
Дабы забыться в дрёме цепкой
У Будды ног от злых узоров
Сетей, сотканных Смерти дочерьми.
В забвенной лени
Склонял колени,
О, Правда вечная, перед тобой.
Я сердце обнажал до дна,
Обуздывая столько раз
Огнисто-красный страсти экстаз.
В трясину втоптывают розы
Сестра и брат. Полна угрозы,
Ночь подрубать обречена
Млечным путём и бусами свод свой.
Не сетуй Б мезонине, поэт,
Что такого гипса нет,
Разорванную душу которым
Можно олубочить
Скоро.
Жутко и страшно средь ночи.
(«Свободное Слово», Ревель.)
Меланхолическая ночь
С кем ты кокетничаешь, и гусыней
Ночью шатаешься по аллее,
Стереотипно болтая? ныне
С кем у тебя свиданье ?
Промельк в тумане звёзд —
Не фонари-ль кораблей? и в пустыне
Неба — фиоль серебристо сереет.
Выплывает из-за зданья
Водной крысой без хвоста
Из воды луна — вот там, где мост.
Остаётся теперь в воду броситься,
Как гнилое бревно.
Взгляд прощальный относится
То к луне, то к воде, что чернеет.
Плац оттеняет луносиянье.
Сторож ночной ёлкой себе
Деет стоянье.
В Божью подобную ночь
На фонарном столбе
Повеситься, например.
Проходящая проститутка,
Увидев качающееся созданье,
Вдруг заорала бы дико и жутко,
Всплеснув в испуге руками:
«Ах, здесь висит один кавалер!..»
(«Время», Берлин.)
Фрина
Как сладок грех для златокудрой Фрины
С волнисто-лебедиными грудями!
И, — луки, напряжённые страстями, —
Её хотят афинские мужчины…
От солнца стрел — беременны равнины…
То не гетера, — Афродита с нами:
Ах, ведь, при ней и в трезвом вспыхнет пламя,
И старец невозможной ждёт пучины…
Кокетливо рассталась с покрывалом,
Как холодно-рождённая из пены…
К священной роще путь по розам алым.
И в грёзах чрез залив, где красок плены
На шолке парусов блестят, сигналом
Истомной флейты звук сочится в вены. . .