Игорь-Северянин и ананасы в шампанском

Судьба Игоря-Северянина post mortem забавна в том отношении, что всяк, кто мнит о себе, что он тоже гений, норовит прибавить к поэту что-то своё. На языке эстетствующих авторов действо называется новым прочтением.

________________

Вот недавнее прибавление: Алексей Синяков. С каким шампанским ел ананасы Игорь Северянин. Из многих новых прочтений поэта — это едва ли на самое безобидное:

«Строчка про “ананасы в шампанском” появилась во время алкогольного загула, который русские поэты-футуристы устроили в новогодние праздники 1914 года. Усердней других авангардистов в нем принимали участие Игорь Северянин и Владимир Маяковский. Их “запой” начался в 20-х числах декабря в Симферополе, куда они приехали с концертом по приглашению местного поэта Вадима Баяна».

Что ни строчка – сплошь новое прочтение известных фактов. Первую половину декабря 1913 года Маяковский провёл вне столицы и вернулся в Петербург 18 декабря. Он просит Игоря-Северянина срочно найти ему импресарио. Игорь-Северянин телеграфирует Владимиру Сидорову просьбу включить Маяковского в состав «Первой олимпиады российского футуризма». Много лет спустя Сидоров слегка приврал, воспроизводя по памяти текст телеграммы:

«Спешное. (…) Я на днях познакомился с поэтом Влад. Влад. Маяковским, и он — гений. Если он выступит на наших вечерах, это будет нечто грандиозное. Предлагаю включить его в нашу группу. Переговорите с устроителем. Телеграфируйте…» (Вадим Баян. Маяковский в первой олимпиаде футуристов.)

Два гения в одной «олимпиаде» — это перебор. Гений, ради которого собственно и затеяна «олимпиада» не потерпит рядом с собой другого гения, а вот посредственность запросто. Посредственность оттеняет гения. Маяковскому в «олимпиаде» изначально была отведена роль посредственности. Увы, но это так.

_______________

22 ноября Игорь-Северянин принимает участие в прениях по докладу А.А.Смирнова «Simultan? Новое течение во французском искусстве» в кабаре «Бродячая собака», а 26-го вместе с Маяковским он уже в поезде по дороге в Симферополь. Сорвались поспешно.

Почему поспешно? Маяковский появляется в Петербурге 18 декабря. По его возвращении случилось нечто экстраординарное, заставившее его принять решение о бегстве из Петербурга. На бегство нужны деньги. Допустим, что 22-го в кабаре он уговаривает Игоря-Северянина взять его с собой на олимпиаду футуристов. С этого момента потребно время на обмен телеграммами с Сидоровым. Наконец, согласие Сидорова получено, но теперь нужны деньги на второй билет и на дорогу. 24 и 25 декабря из истории вычёркиваем — Рождество Христово. На получение денег от Сидорова и покупку билета для Маяковского остаётся всего два дня — 23 и 26 декабря. Если это не поспешное бегство, то что это?

Примем во внимание, что после Рождества Христова 24-25 декабря (ст.с.) по Крещение Господне, т.е. по 6 января (ст.с.) включительно все развлекательные общественные мероприятия в империи запрещены. Полторы недели в Симферополе — пустая трата времени. Однако Игорь-Северянин и Маяковский выехали настолько поспешно, насколько это было возможно.

Откуда такая поспешность? Несколько лет спустя после провальной «олимпиады» Маяковский признался Ивану Грузинову: «… когда мы доехали с ним до Харькова, то я тут только обнаружил, что Игорь Северянин глуп». И тому была веская причина: 2 ноября 1913 года Маяковский прямо с совместного выступления в Петербургском женском медицинском институте увёл у Игоря-Северянина подружку — Софию Шамардину, которая по возвращении Маяковского в Петербург 18 декабря объявила ему о своей беременности. Мало того, что Маяковский увёл у Игоря-Северянина даму сердца, так ещё и обрюхатил её в кратчайшие сроки. Столкнувшись с критической ситуацией Маяковский запаниковал. От скандала он скрылся с помощью обманутого им и Шамардиной Игоря-Северянина. Это и есть та главная причина, по которой в глазах Маяковского Игорь-Северянин глуп.

_________________

Теперь об «алкогольном загуле». Увы, но Маяковский ничего не пил, ну, разве что, за вечер бокал красного вина пополам с водой. Ходили слухи, что творческое настроение он разгонял кокаином. Кокаин у московской и петербургской богемы того времени был в ходу, но за достоверность информации не поручусь. Однако перечитайте на досуге «Облако в штанах» с лейтмотивом «Мария, дай!» Если это не тестостерон пополам с кокаином, то что это?

Иное дело Игорь-Северянин, который водкой глушил концертное состояние. Однако для полноценного «загула» ему было достаточно вечера и ночи после удачного выступления. К утру загул успешно заканчивался.

Когда-то вдова дирижёра Евгения Мравинского, с которым Игорь-Северянин состоял в свойстве – весьма отдалённом некровном родствѐ – объяснила мне, что после выступлений дирижёра терзал музыкальный ритм, от которого, если не заглушить его, можно сойти с ума или даже умереть. Мравинский на несколько дней ограничивал пространство загула кухней.

«Вашего поэта терзал не только ритм, но ещё и рифма» — объяснила мне Александра Михайловна Вавилина-Мравинская. Что, видимо, правда, поскольку по младости лет поэт выпевал на эстраде свои стихи на мотив полонеза Филины из оперы Амбруаза Тома «Mignon», отсюда и ритм, и рифма.

Игорь-Северянин имел дурную привычку пить не пьянея. Обыкновенно он уходил, когда его трезвое состояние начинало тяготить собутыльников. Отсюда, загул с участием Игоря-Северянина длительностью в полторы недели — новое прочтение фактов, по сути, враньё. Есть легенда, согласно которой во время ресторанных посиделок накануне «олимпиады» он написал на салфетке или, скорее, на меню знаменитое «Восторгаюсь тобой молодёжь! Ты всегда, — даже стоя, — идёшь». Я с удовольствием рассказываю этот анекдот, но за достоверность факта не порчусь, хотя «Восторженная поэза» имеет точную датировку январь 1914 года Керчь.

________________

В продолжение темы полуторанедельного загула находим у Сидорова:

«Как и следовало ожидать, от сидячей жизни в гостинице Маяковский и Северянин затосковали. Шататься по людным местам накануне выступления уже не хотелось. А между тем для разнообразия хотелось и женского общества. (…) Поэты ходили по номеру, как львы в клетке, не находя применения своей энергии, запертой “деловыми соображениями”». (Ibidem.)

Согласитесь, что сидение номере гостиницы из соображений деловой секретности мало похоже на алкогольный загул. С точки зрения современного пиара задумано неплохо: организатор до поры хочет удержать главного героя объявленного действа и его окружение в секрете. Но… Сидоров тщеславен. Времени на расписать свою близость к Маяковскому в обрез, и он придумывает грандиозное суаре, на котором за четыре дня до олимпиады демонстрирует львов широкой публике. И вся секретность коту под хвост!

___________

Что там дальше у Синякова? А вот что: 5 января 1914 года в Симферополе поэт Вадим Баян приглашает Игоря-Северянина и Владимира Маяковского к себе домой на суаре с шампанским. На всякий случай напомню, что 5 января – это крещенский сочельник, не самое уместное время для загула. Именно поэтому не ресторан, а квартирник. Синяков буквально цитирует Сидорова:

«Уставший от посиделок Маяковский составлял неожиданные для всех сочетания из закусок. Он взял кусочек ананаса, обмакнул его в шампанское и предложил сделать так же Северянину, сказав, что “это удивительно вкусно”. Приняв предложение, Северянин сразу сложил и зачитал четверостишие:

“Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Удивительно вкусно, искристо и остро!..”» (Ibid.)

«Увертюра» к сборнику «Ананасы в шампанском» имеет точную датировку: Петроград, январь 1915 года. Сидоров в пролёте! Рекомендую в другой раз дать новое прочтение «Шампанскому полонезу» — шампанского в лилию! Тоже вкусно, если наоборот.

________________

Сидоров, увы, не был скрупулёзен в правдоподобном подборе фактов. Суаре происходит в доме мемуариста, но на виртуозность Маяковского бурно реагируют в «ближайшем секторе» (зрительного зала?):

«Ближайший сектор зааплодировал. Когда все узнали, в чем дело, виртуозность поэта приветствовали тостом. Подогревшийся журналист А., игнорируя в Маяковском поэта, предложил тост за Маяковского как за художника. Я возразил:

— Почему не как за поэта?

— Как поэта я его не знаю, — ответил журналист А». (Ibid.)

Забавно: экспромт Игоря-Северянина, но пьют почему-то за никому неизвестного художника Маяковского. Ко времени описанного эпизода Маяковский опубликовал за два года 15 стихотворений в экзотических малотиражных изданиях вроде «Пощёчины общественному вкусу», «Садка судей II», «Требника троих» и «Дохлой луны». Список стихотворений известен доподлинно — ничего эпохального. Возможно, публике на суаре демонстрировали портреты Игоря-Северянин и Владимира Сидорова работы Маяковского, выполненные углём и чернилами. Но это мой домысел.

В Симферополе Маяковский пока ещё посредственность, о чём любезно напомнил нам мемуарист Сидоров.

_______________

Однако вернёмся к самому Сидорову. После революции он будет долго и нудно оспаривать свой образ в феерической комедии Маяковского «Клоп». Он будет писать сценарии к комсомольским свадьбам и тем зарабатывать себе на жизнь. Он надолго переживёт Маяковского и после 1940 года радикально пересмотрит своё отношение к «великому поэту». Однако в истории останется вруном и мистификатором.

В 1913 году Владимир Сидоров добивался признания у столичной публики и с этой целью близко подобрался к Игорю-Северянину. Настолько близко, что удостоился двойного предисловия от Иеронима Ясинского-Белинского и Игоря Северянина к сборнику стихов «Лирический поток: Лирионетты и баркароллы» (СПб; Москва: изд. Т-ва М.О. Вольф, 1914).

В 1913 году Сидоров позволил себе мелкое литературное хулиганство: купив место в литературном сборнике «Ветви» (1913), издания журнала «На берегах Невы». Покупку места для четырёх своих стихотворений он оплатил стихотворением Игоря-Северянина «Две девушки». Стихотворение милое, но никак не представляющее повсесердно утверждённого гения, более того отсутствующее среди корпуса автографов и опубликованных текстов. По всей видимости, эта мистификация Сидорова, обернётся неизвестным стихотворением Игоря-Северянина, когда до него доберутся любители новых прочтений.

________________

Ещё одно новое прочтение — рецептура поедания ананаса с игристыми винами. Позвольте не поверить господину Синякову в том, что Маяковский вместе Игорем-Северяниным ел ананасы, запивая их шампанским.

Ананас в царской России, хотя и не экзотическое лакомство, — начиная со второй половины XVIII века его выращивают повсеместно в специальных оранжереях, — тем не менее это дорогой экспортный продукт, сравнимый по цене с чёрной икрой. В домашних условиях ананасы заготавливали на зиму методом засола в бочках на манер капусты или огурцов. Солёный ананас — это гарнир к мясу или дичи, в крайнем случае — заправка для борща. И тут шампанское категорически не в тему, тут нужна водка и только водка.

Не один любитель новых прочтений классики обломался о шампанское со свежими ананасами. Я не стану здесь описывать химию процесса, просто поверьте на слово: не важно, что — шампанское или игристое, брют или розовое — важно, чтобы ананас предварительно прошёл тепловую обработку — пастеризацию. Смешайте шампанское с кусочками консервированного ананаса, добавьте немного сиропа из банки и ни в коем случае не ешьте! Пейте! Пейте с наслаждением! Я бы даже лёд не стал добавлять, довольно и того, что шампанское будет холодным.

По сути, ананасы в шампанском — это разновидность крюшона (фр. cruchon), т.е. холодного напитка из виноградного вина, смешанного с коньяком, ликёром, шампанским, свежими или консервированными фруктами и ягодами. В обоих случаях фишка в коллективном «поедании» деликатеса. Или всё же — выпивании?

Кстати, коньяк или ликёр в ананасном крюшоне не будут лишними. Главное угадать сочетание ликёра с подвернувшимся шампанским.

___________

Что касается самого Сидорова (Вадима Баяна), то у биографа Маяковского Василия Катаняна в эссе «О сочинении мемуаров» находим:

«Ведь в сравнении с некоторыми авторами воспоминаний, с лёгкостью разговаривавшими за кого угодно, И.А.Хлестаков, приписавший Пушкину, как известно, всего шесть слов: “Да так, брат… так как-то всё…”» — может служить недосягаемым примером сдержанности и такта». (Новый мир, №5, 1964):

Прокрутить вверх