Мне давно хотелось написать о репертуаре Игоря-Северянина, т.е. о тех поэзах, которые он пел и читал с эстрады. Однако за долгие годы я так и не собрал достаточно материала. Так, например, я не видел ни одной программки, в которой было бы зафиксировано, что Игорь-Северянин читал свои переводы из эстонских поэтов, оригиналы которых затем читала Фелисса. Увы! В газетных отчётах о репертуаре как правило упоминается в общих чертах: читал старые стихи из «Громокипящего кубка», читал новые стихи о России, и т.п.
25 мая 1919 году на просьбу Вилмара Адамса прочесть (спеть) что-нибудь из северянинской классики, поэт ответил, что стихи для дураков исполнять на поэзоконцерте в театре Бюргермюссе неуместно. Интересно знать почему? Могу только предположить, что Адамс не уловил какого-то важного нюанса.
И вновь, увы, не обойтись без повторов, а иначе всё будет непонятно.
____________
Константин Паустовский, в 1915 году служивший кондуктором в трамвае, неожиданно увидел и услышал Игоря-Северянина на сцене:
«Каково же было моё удивление», как писали старомодные литераторы, когда на эстраду вышел мой пассажир в чёрном сюртуке, прислонился к стене и, опустив глаза, долго ждал, пока не затихнут восторженные выкрики девиц и аплодисменты. К его ногам бросали цветы — тёмные розы. Но он стоял всё так же неподвижно и не поднял ни одного цветка. Потом он сделал шаг вперёд, зал затих, и я услышал чуть картавое пение очень салонных и музыкальных стихов:
Шампанского в лилию! Шампанского в лилию! —
Её целомудрием святеет оно!
Миньон с Эскамильо! Миньон с Эскамильо!
Шампанское в лилии — святое вино!
В этом пении была своя магия, где мелодия извлекалась из слов, как бы не имевших смысла. Язык существовал только как музыка. Больше от него ничего не требовалось. Человеческая мысль превращалась в поблёскивание стекляруса, шуршание надушенного шелка, в страусовые перья вееров и пену шампанского».
Попутно любопытная инверсия — не ананасы в шампанское, а невероятное — шампанское в лилию! Ананасы в шампанском прижились, а вот из лилии всё шампанское вытекло
В «Петербургских зимах» Георгия Иванова находим замечание о манере чтения Игорем-Северяниным своих стихов:
«Манера читать у него была та же, что и сами стихи,— и отвратительная, и милая. Он их пел на какой-то опереточный мотив, все на один и тот же. Но к его стихам это подходило. Голос у него был звучный, наружность скорее привлекательная: крупный рост, крупные черты лица, тёмные вьющиеся волосы».
Замечание Бенедикта Лившица о Маяковском:
«Впрочем, горланил он не только собственные стихи. Ему нравился тогда “Громокипящий кубок”, и он распевал на узаконенный Северянином мотив из Тома: “С тех пор, как все мужчины умерли, Утеха женщины – война”».
Между тем становится очевидным лукавство Игоря-Северянина в его замечании Адамсу о том, что ранние его произведения — это стихи для дураков. Отнюдь: мелодия извлекается из слов, как бы не имеющих смысла — язык как музыка, а это и есть настоящая магия искусства!
______________
30 марта 1914 года в Москве в Большой аудитории Политехнического музея состоялся поэзовечер. Сохранился черновик программки с маргиналиями организатора. Ходасевич читает реферат о творчестве Игоря-Северянина. Во втором отделении стихи поэта читают московские актрисы В.Н.Ильнарская, Л.В.Селиванова, Л.Д.Рындина, М.Н.Морская, А.Г.Коонен и А.Я.Таиров.
Ильнарская читает «Вальс», Селиванова – «Victoria Regia» и «Стансы», Рындина – «Юг на севере» и «Лесофея», Морская – «Кэнзели» и «Маргаритки», Коонен – «Сонет» (?), Таиров – «Сонет» (?). Знак вопроса, потому что без первой строки невозможно понять о каком именно сонете идёт речь.
В 3-м отделении стихи читает автор. От руки в программке дописано: «Стихотворения из сборника “Громокипящий кубок” Игоря Северянина прочтут артисты». Критикподметил, что Игорь-Северянин читает не совсем обычно: «Вернее, не читает, а поёт свои стихи речитативом. Каждый раз другой мотив».
Забавно, как оценила своё выступление Лидия Рындина в дневниковой записи от 10 апреля: «После блестящего концерта Игоря Северянина, где я прошла лучше всех, где меня встретили и проводили аплодисментами, я выехала в Варшаву».
Автор другого отчёта («Московская газета, 31 марта 1914 года) приводит следующие рассуждения Игоря-Северянина о манере чтения:
«Как читать мои стихи, спрашиваете вы, и под какую музыку? Под музыку Скрябина. Мои стихи под музыку Скрябина — здесь может получиться удивительный диссонанс». (Ibidem.)
Поэт ни словом не обмолвился о полонезе Филины из оперы Амбруаза Тома «Mignon», но предположил, что его стихи можно было бы читать под музыку Скрябина. Именно читать под музыку, а не петь. Из сказанного Игорем-Северяниным о Скрябине репортёр «Московской газеты» ничего не понял. Поэт имел в виду придуманную композитором концепцию визуализации звука с помощью света и цвета. В 1914 году не было техники, способной воплотить идею на сцене, но как соблазнительно было это новаторство! Читать поэзы под визуализированную музыку Скрябина — полярные пылы, — да это восторг!
___________________
Из того материала, каким я располагаю можно достоверно судить о режиссуре поэзоконцертов, в которых автор появляется на сцене только после разогрева публики актрисами, докладчикми или местными поэтами– грамотно и очень современно. У Рындиной в дневниках находим:
«У меня с Северяниным были вначале очень дружеские отношения. Он терпеливо принимал мою критику его стихов, в которых часто упоминались неправильно и некстати слова иностранных языков, которых он не знал. Я даже выступала на нескольких его «поэзо-вечерах», где я (следуя тогдашней моде надевать на вечера цветные парики) надевала лиловый парик».
Рындина разочаровалась в Игоре-Северянине, когда обнаружила, что он использовал её чтобы подобраться как можно ближе к её мужу Сергею Соколову (Кречетову), хозяину издательством «Гриф». Любопытно её замечание о том, что поэт использовал неправильно и некстати слова иностранных языков, которых не знал. Есть и другие свидетельства о том, что поэт французил, т.е. произносил отдельные слова на иностранный манер. Но при этом в его раннем творчестве гораздо больше славянизмов, чем иностранных слов. Однако причина французить всё же была.
______________
В письме Игоря-Северянина к его приятелю Леониду Афанасьеву, датированном апрелем 1912 года находим: «Доктор сегодня выпустит меня на свободу – до субботы, а в субботу состоится операция, вызванная разрывом так называемой «уздечки». Ужасно нервничаю, волнуюсь».
Мне уже приходилось писать о том, что публикаторы письма (две дамы с академическим образованием) стыдливо указали местом расположения порвавшейся уздечки подъязычье. Подъязычная уздечка, практически никогда не рвётся. И даже, если порвалась, так стоило ли волноваться из-за пустяковой операции? Стоило.
У младенцев мужеского пола феномен уздечки носит парный характер. Основной функцией уздечки на головке полового члена является её обнажение во время полового акта. Если уздечка слишком короткая, это затрудняет обнажение головки, вызывает дискомфорт и болевой синдром, случаются травмы вплоть до разрыва и кровотечения. И это очевидный повод для беспокойства, особенно у молодого человека. Отсюда это замечание поэта о собственном донжуанском списке – не со всеми я был телесно близок.
Фишка в том, что платонические и псевдоплатонические романы, в которых превалирует духовная составляющая, а не телесная, бывают необычайно плодовиты в смысле творчества. Доходчивый пример тому Петрарка со своей Лаурой. (Подробнее о платонической любви см. «Пир» Платона.)
_______________
В младенческом возрасте дефект подъязычной уздечки, мешающий сосать молоко из груди матери, легко устраняется при помощи хирургических ножниц. Если не подрезать, то ребёнок, а затем молодой человек будет страдать дефектом речи – шепелявить или французить. Однако подъязычная уздечка растягивается и с возрастом дефект уже не имеет решающего значения. Он может проявляться только в минуты сильного волнения.
В начале карьеры Игорь-Северянин испытывал на публике сильное волнение и с эстрады ему было легче пропеть стихи чем прочитать их. В его очерке «Встречи с Брюсовым» упомянуты напутствия великого символиста начинающему поэту накануне его дебюта в «Обществе свободной эстетики»:
«Я очень заинтересован вашим дебютом,— улыбнулся В.Я.,— и хочу, чтобы он прошёл блестяще. Не забудьте, что Москва капризна: часто то, что нравится и признано в Петербурге, здесь не имеет никакого успеха. (…) Главное, на что я считаю необходимым обратить ваше внимание, это чисто русское произношение слов иностранных: везде э оборотное читается как е простое. Например, сонэт произносите как сонет. Не улыбайтесь, не улыбайтесь,— поспешно заметил он, улыбкой отвечая на мою улыбку.— Здесь это очень много значит, уверяю вас».
У Брюсова не было случайной публики и в доброжелательной обстановке всё вышло гладко.
После турне 1913 года в компании Фёдора Сологуба Игорь-Северянин поёт скорее, по привычке, потакая ожиданиям слушателей. Вот почему не стихи, а сама манера исполнения – для дураков. В эмиграции поэт демонстрирует уже совсем иную манеру исполнения. В «Колоколах собора чувств» находим:
Как я
Стихи читаю, знает точно
Аудитория моя:
Кристально, солнечно, проточно.
Однако мы отвлеклись. Пора вернутся к теме.
_____________
Вот любопытная программка поэзо-вечера Игоря-Северянина «Crème de violette» при участии танцовщицы Wini Laine 29 мая 1919 года. Поэт читает стихи в первом и третьем отделении, а во втором отделении Wini Laine развлекает публику пластическими танцами. Эстонская пресса танцовщицу не поняла и потому не жаловала.
В первом отделении три важных стихотворения: поэза «Ея монолог», посвящённая Злате — «Не может быть! вы лжёте мне, мечты! \ Ты не сумел забыть меня в разлуке…», «Весенний день» и «Это было у моря» — поэма миньонет, посвящённая Анне Николаевне Воробьевой, «Мороженое из сирени», а также «Нелли» и «Зизи».
В третьем отделении — «Увертюра» («Ананасы в шампанском…») и «Восторженная поэза», а также посвящённое Елене Новиковой и весьма знаменитое «В грехе забвенье» — «Греши отважней! — пусть добродетель — уделом мумий: \ В грехе — забвенье! а там — хоть пуля, а там — хоть рельсы!»
_______________
А вот программа Поэзоконцерта в Гельсингфорсе 19 октября 1923 года при участии Ариадны Изумрудной (Фелиссы Круут). Ариадне Изумрудной доверено открыть второе отделение чтением поэзы «Когда ночами», и это всё.
В первом отделении автор читает «Нелли», «Зизи», причём опять парой и «Весенний день». Во втором отделении вновь «Ея монолог» и нечто новое — программное — интродукция к сборнику «Соловей»
Я — соловей: я без тенденций
И без особой глубины…
Но будь то старцы иль младенцы,—
Поймут меня, певца весны.
Я — соловей, я — сероптичка,
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.
Я — соловей! на что мне критик
Со всей небожностью своей?—
Ищи, свинья, услад в корыте,
А не в руладах из ветвей!
Я — соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо мной!
В третьем отделении — «В грехе забвенье», «Это было у моря», посвящённая Августе Барановой «Поэза странностей жизни», и суперхит «В шумном плате муаровом» — правильно «Кэнзели»:
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево…
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена —
Точно лапы паучныя, точно мех ягуаровый.
Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная…
Упоенье любовное Вам судьбой предназначено….
__________________
2 ноября 1927 года в зале двинского городского театра состоялся вечер стихов при участии местной знаменитости поэта Арсения Формакова.
Формаков открывает вечер своими стихами и передаёт слово Игорю-Северянину. В первом отделении звучат два сонета «Пушкин» и «Есенин», а также стихи о России, которые позже войдут в сборник «Классические розы» — «Запевка», «И будет вскоре весенний день», «Стихи Москве», «Пасха в Петербурге», «Моя Россия».
Второе и третье отделение зеркально повторяют первое: сначала Формаков, потом Игорь-Северянин со стихами из будущего сборника «Классические розы»: «У моря и озёр», «Там у вас на земле», «Фокстротт» и другие. Видимо, впервые звучат стихи, посвящённые Сергею Рахманинову «Все они говорят об одном»:
Соловьи монастырского сада,
Как и все на земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада
И что эта отрада — в любви…
Однако есть бонус. К третьему отделению рукой дописаны стихи: «Весенний день», «Это было у моря», «Русская», «Соловей», «Поэза странностей жизни».
_____________
17 февраля 1932 года в литературном концерте в обществе «Ilmarine» Игорю-Северянину во втором отделении позволили прочесть сразу два (!) стихотворения: «Классические розы» и «Адриатика». Большая удача!
____________
Любопытная программка поэзо-вечера 31 марта 1933 года в Кишинёве, устроенного Союзом Журналистов Профессионалов Бессарабии при участии редактора журнала «Золотой петушок», поэта Леонида Евицкого.
Открывают вечер стихи Евицкого в исполнении автора и стихи молдавского классика Михая Эминеску. Вслед за этим Игорь-Северянин читает 12 сонетов из сборника «Медальоны». Во втором отделении — стихи об эстонских озёрах Рэк и Конзо, «Моя Россия», «Стихи Москве», «125» (Пушкину), «Дон-Жуан» и «Классические розы».
Третье отделение открывает Евицкий, а затем серия хитов Игоря-Северянина: «Ея монолог», парой — «Зизи» и «Нелли», «Ананасы в шампанском», «В грехе забвенье»», «Русская», «Это было у моря», «Весенний день», «Поэза странностей жизни».
_____________
23 апреля поэзо-вечер в Кишинёве в зале Примарии, устроенный Организацией Бессарабских женщин. В первом отделении поэт читает относительно новые стихи, в том числе из сборника «Классические розы», «На колокола», «Маргаритки», а также «Все они говорят об одном», посвящённое Сергею Рахманинову и посвящённая Достоевскому «Молитва»:
Благочестивого монастыря
Гостеприимство радостно вкушая,
Я говорю: жизнь прожита большая,
Неповторяемая на земле!
Все находимое порастерял
И вот, слезами взоры орошая,
Я говорю: жизнь прожита большая…
Проговорил — и сердцем обомлел:
Большая жизнь, но сколького не знал!
Мелькают страны, возникают лица
Тех, о которых некому молиться,
Кто без молитвы жил и постарел…
Чем дольше жизнь, тем явственней сигнал…
С кем из безвестных суждено мне слиться?
О всех, о ком здесь некому молиться,
Я помолюсь теперь в монастыре…
Второе отделение открывает некто Иванов, затем Игорь-Северянин. Среди новых стихов «Моя Россия», «Культура! Культура!», «Dame d’Azov», «Пиама» и суперхит «Когда придёт корабль», и это, кажется, первый раз после того как Вертинский сделал из «бразильского крейсера» песенку,
В третьем отделении находим неразлучную пару «Нелли» и «Зизи» плюс «Это было у моря», «Мороженое из сирени», плюс суперхит «Тиана» — то самое платоническое, посвящённое Татьяне Генриховне Краснопольской (Шёнфельдт) «Хабанера III»:
От грёз Кларета — в глазах рубины,
Рубины страсти, фиалки нег.
В хрустальных вазах коралл рябины
И белопудрый, и сладкий снег.
Струятся взоры… Лукавят серьги…
Кострят экстазы… Струнят глаза…
— Как он возможен, миражный берег…
В бокал шепнула синьора Za.
О, бездна тайны! О, тайна бездны!
Забвенье глуби… Гамак волны…
Как мы подземны! Как мы надзвёздны!
Как мы бездонны! Как мы полны!
Шуршат истомно муары влаги,
Вино сверкает, как стих поэм…
И закружились от чар малаги
Головки женщин и кризантэм…
_____________
18 мая 1933 года в Русском офицерском собрании первое отделение вечера открывается сонетами из «Медальонов», стихами из «Адриатики» и рукописи «Литавры солнца». Второе отделение посвящено «Классическим розам» и «Виктории».
В третьем отделении уже знакомый нам набор: «Нелли» и «Зизи», «Мороженое из сирени», «Ананасы в шампанском», «Это было у моря», стихи о России из «Классических роз» — «Запевка», «Что нужно знать», «Моя Россия» и другие.
_____________
Что ж: выборка вполне случайная. Повторюсь: материала в моём распоряжении явно не хватает.
Однако некогда выпевашиеся для дураков стихи «Зизи», «Нелли», «Это было у моря», «Ананасы в шампанском», «Ея монолог» застряли в репертуаре поэта на долгие годы. В эмиграции он уже ничего не пел, а только читал.
____________
Буду рад, если кто подхватит тему.
в зале Двинского городского клуба.
