Основа всех дней заржавела.
Рождается день ото дня.
И вспомнить мне вдруг захотелось
ушедшее в даль от меня.
Отца моего – вся седая,
как крыша избы, борода.
И озера рябь ветровая
листом сними смятым до дна.
Сны синие смотрят из окон,
как ночь воскресенья свята!
Отец при лучине глубоко
читал о распятьи Христа.
Сеть памяти пусть развернётся
по тропкам забытым, — тогда
мать горбится вновь над колодцем
былинкой, что в горе горда.
Как глиняный пол в закопченьи,
рабочия руки родной.
Над выгоном, в туч окольченьи,
берёз опечаленных строй.
И помню нежнейшие миги —
покойницей ставшая мать.
Пёс цепь рвал, как узник вериги.
Сад плакал. Пёс стал завывать.
Безрадостной, пасмурной веры
полн каждый мучительный миг.
Потухли огни в церкви серой,
и в чёрной тиши я поник.
Из тёмнаго звона лопаты,
из лязга ея вырос холм.
А плечи-то гробом примяты,
душа — как тетрадь скорби волн.
Сливались из месяцев годы,
(сквозь пальцы так льётся песок)!
Над мёртвой зелёные своды,
лет града, и вихри, и Бог.
А я, позабыл я могилу,
и замысловатый к ней путь.
Исканья судьбы мне вручила,
в исканиях дней моих суть.