1892 г.
Встреча в городе
Что мы предпримем в городе чуждом, в городе зимнем?
Улицы, видишь, здесь деловые. Всюду дощечки
Разных названий — летним дубравам яркий контраст.
Дом номерован каждый. Витрины в блеске беспечном.
Каменный ящик, полный проходов, — город для нас.
Как же мы можем здесь кувыркаться? Без притушенья
Громко воскликнуть? Хохотом звонким, без размышленья,
Ты горожанам нервы терзаешь, enfant terrible:
Что-то подумают люди, подумай! Будут в смятеньи…
И для меня в этом городе, знаешь, скверная прибыль:
Слоем покрыт я, тяжесть в движеньях, жажду полёта.
Я летовать не умею зимою, — трудно мне что-то…
Что-ж с тобой делать в этом пронзённом
Холодом, снегом давно занесённом
Городе чуждом, в городе зимнем?
(«За Свободу», Варшава.)
Рука, исчезнувшая в вечер
Движенье руки из вагона…
Ах, эта рука из окна —
Пленяющее душу лассо!
Ах, нежной она была…
Теперь понимать начинаю
Её красу и цепочки
Серебряной вокруг ручки
Обхватыванье в миг прощанья.
Я чувствую — я покинут.
Жажду тебя, стыну…
В исчезших руках — исцеленье,
Легкость моего движенья . . .
Зачем допустил я в вечер
Исчезнуть любимую?
Хотел бы снова из ночи Встреч!
Но вся в ледяных кристаллах Ночь.
Мокрое rendez-vous
Вот уже 11. Дождь, когда перестанешь ты?
Погода на нас сердита.
Хоть немного бы прояснилось!
Погода — рваное сито.
Хоть немного бы прояснилось!
Ах, дождь! лишь теперь начинаешь ты,
Как из гигантского ведра мыть траву.
Опять насквозь мокрое rendez-vous
В сыром сентябре, в 11,
В лесу, куда любим ринуться.
(«Поел. Изв.», Ревель.)
Hе смеялась
Как ночь, белело серое небо.
Зелено дышали ранние берёзы.
Из дверей вышла она. Двое были с нею.
Извивались жгуты темно на спине.
Я её ждал раздражённо в зале.
Появилась, как заря, и пылала на востоке.
Уселась на отдалённо стоящей софе.
Тайно молчала — невинная, хрупкая.
Сердце бесилось. Чувства пышут.
Обнимал другую, но смотрел на тебя.
Смеялась другим, — мне не смеялась.
Отдаванье
Она идёт, идёт опять —
Надломленный тяжёлый георгин —
Не поднимая глаз, сказать:
— Я здесь. Один
Не слышь, когда хочу блуждать
Вслед за тобой
Ночною тихой тенью.
Хочу быть ветра дуновеньем:
Тебя целуя, шелестеть собой.
Иль пред тобой сколениться, не видя
Тебя, орабиться, быть презренной рабой.
Всё уничтожь
Во мне, — мечту о страстном бреде
Оставь лишь мне: ведь из тяжёлых нош
Пусть тяжелейшая приемлется рабой!
Эхо
Нет иных желаний, Коломбина:
Лишь тебя тихонько целовать,
Копны кос желтеющих вдыхать
И впивать губ страстных льдяновина.
И в глаза спокойные смотря,
От тебя тихонько уходя, —
О, пьянительница моя, —
Эхом быть, звучащим для тебя…
Бденье
Стерегу, смотреть не устаю я:
Маленькую белую больную
Ручку вижу, пальцы чьи так тонки.
Восковые веки — точно плёнки.
Что ты снишь? Мной низанные бусы
Рассыпаешь в сонах шаловливо
Или шепчешь имя, что, боюся,
Все мои рассеет подозренья.
На лице — страданий переливы.
Сумеречно в комнате. Взветренье.
Тьма и дождь. От тишины взгрустнулось.
Затаю дыханье: шевельнулась.
Страсть
Точно солнце тропичное
Через пряжу туманную,
Высишься ты!
Точно кони взбешённые
Через нивы бесплодные,
Мечешься ты!
И как гривы пылают
На лошадьих крутшеях,
Огнишь ты,
Страсть!
(«Своб. Слово», Ревель.)
Сплин
Так бред сбылся, и ароматы
Испарены, ослабли вина,
И розы черные измяты,
Остыли головни камина.
Любовь опала лепестками,
И мы — оголённые сучья.
Под нами шелесты.
Струями Луна с ветвей: она текуча.
Ещё плывёт звёзд вереница.
Жизнь? Это белая страница.
Сыреет сплин на ней туманный,
Все уменьшаясь беспрестанно.
Осенняя муха
Заосенело вдруг сразу все.
Безумства весны утихли.
На окнах жужжанье последних мух.
На улице — дождь и слякоть.
Откуда-то тусклым огоньком
Воспоминанья ночи
Мелькают в чувственных глазах
Выблекших, как чернила.
В складки софы ты вся ушла,
Укрылась от осенней жути.
О, нет, нет! ты не весенний цветок, —
Только осенняя астр1 а.
Скука, неясная для меня,
Нравиться мне не может.
Так ты безжизненна, нехороша,
Астра, упавшая в лужу.
Только подумал это я,
Ты к окну подбежала —
Под маской смеха с серьезным лицом —
И стала ловить муху.
(«Посл. Изв.», Ревель.)